Борель. Золото [сборник] - Петр Петров

И недаром в роскошном альбоме иностранца, на письменном столе, на стенах, вкось и вкривь, красовались фотографии, карандашные рисунки, графики, недоделанные этюды. Все они каждым мазком, каждой чертой говорили: «моя несравненная родина».

Многоэтажный дом был старательно заснят со всех сторон света. Воспоминание о нем каждый раз вызывало на бескровном лице Гирлана улыбку умиления.

«А если бы знали?» — Иностранный специалист, великолепно оберегающий эту марку в Советской России, долго смотрел на рисунки неподвижными, холодными, как небо сибирского севера, глазами, будто желая получить ответ, что бы сказали о нем эти русские безумцы, задавшиеся целью перетряхнуть мир и создать в нем крепкие устои социализма. Что бы сказали они, если бы догадывались, что владелец этого пленительного особняка был больше, чем простой специалист на прихлопнутом теперь предприятии «Лена-Гольдфильдс».

Переплетенный морщинами лоб Гирлана изобразил гармошку. Игра была рискованная. Но ведь для того он и американец, враг гуманитарных бредней, любитель опасных, но небескорыстных трюков.

Из квартиры Антроповых (соседней с Гирланом) мелко зачокали каблучки, послышался короткий звонок. Специалист бегло оглянул диван, обтянутый коричневым шевро, и свой костюм (неряшливость опять-таки оскорбила бы его нацию).

Звонок повторился, неторопливо заныл. Гирлан шагнул к двери. Впорхнула Надежда Васильевна. Песцовая горжетка колесом обхватывала холеные плечи женщины, густо накрашенный рот горел кровавым кружком.

— Не ждали?

— О, давно ждаль!

Гирлан артистически развел руками. В черном коротком платье Наденька была действительно восхитительна.

— Какие новости, сэр Гирлан? А я так ждала. Ну, как живет Москва?

Женщина полулегла на привычный диван, утонула как в пуховике, показывая круглое колено. Гирлан давно знал эту манеру.

— А муж? — Он прищурил глаза.

— Вызвали к директору. — Темные глаза Наденьки омрачились, кровавое колечко сжалось в комок. — Фу, какой прозаичный.

Ну, поди же сюда, мерзляк… Никогда не напоминайте мне о муже.

Гирлан выжидал. Он шагнул к столу и открыл черный чемодан.

Перед глазами Наденьки ослепительно сверкнули бриллиантовое запястье, медальон и лаковые туфельки.

— Сэр Гирлан! Это где достали?

Маленькая женщина с одичалой радостью, как кошка за мышью, прыгнула с дивана. Ее цыганские глаза горели, а руки лихорадочно перебирали вещи. Волосы Наденьки бунтарски рассыпались по обнаженным плечам, ноздри жадно хватали воздух.

— Это для меня? Неужели!

5

Антропов вернулся домой поздно. От разговоров с директором и главным инженером болела голова. По обыкновению жену не беспокоил. Лег на кушетку в своей рабочей комнате. Вспомнилось, что еще до женитьбы у них сложились своеобразные отношения. Встретились они в Южно-Енисейской тайге, на прииске отца Надежды Васильевны. После года практики Антропов был приглашен на «Надеждинский», названный именем Наденьки, прииск младшим инженером. На правах хозяйской дочери и единственной наследницы, Наденька быстро подчинила Вику, ничего не имеющего, кроме диплома и привлекательной наружности. Эти права она сохранила и до сего дня.

Привычка — прививка. Так было узаконено, что Антропов не перечил жене в выборе ее знакомых, редко возражал, когда она мечтательно направляла раздумья в прошлое и хранила несуразную мысль — попасть за границу, в большой культурный свет, где получила бы настоящую оценку своей красоте и темпераменту.

Сегодня Антропову все это претило, поднимало ворохи бессвязных мыслей.

— Скажите, Виктор Сергеевич, тяжело весит этот иностранный спец? — прямо спросил Гурьян.

Антропов растерялся, побледнел, как мальчик на экзамене.

— Затрудняюсь ответить вам…

— Напрасно… Разве не вы подпирали его своими плечами. Ведь нам все известно, как вы прокатили его план о постройке насосов, но почему-то не настояли переделать насосную камеру.

— Это дело главного инженера… Ошибки творили даже боги…

— Ошибка ли здесь?

Проснувшись в половине девятого, инженер вспомнил эту мучительную беседу. Он видел, что новая администрация все перетряхивает по-новому, что и ему нужно как-то перестраиваться.

Инженера охватило необъяснимое отчаяние. Вчера Гурьян опять говорил о возобновлении постройки обогатительной фабрики и недвусмысленно намекнул, что руководство постройками будет поручено ни в коем случае не Гирлану.

Антропов спустил с кушетки босые ноги и закурил. В голове будто перекатывались свинцовые пули. Слышал, как в спальне зашумело шелковое одеяло, скрипнула сетка кровати.

— Встал, Вика?

Голос Надежды Васильевны ломался спросонья.

— Да… А ты почему рано поднялась?

— Так что-то… Дай, пожалуйста, папиросу.

Он расчесал пальцами скатанные волосы и зашуршал ногами по медвежьей шкуре.

Испорченное красками лицо жены, с бледной синевой под глазами, выглядело дурно, вызывало брезгливость.

— Ты нездорова?

Она смотрела через красный кончик папиросы в отсвечивающий от солнечных лучей потолок и сжимала влажные глаза.

— Знаешь, Гирлан привез много новостей из центра, — вспомнив о подарках, она сладко потянулась.

— Ты разве была у него? — Инженер пытливо взглянул на жену.

— Нет, встретилась случайно, — Она сдунула пепел с папиросы. — По железной дороге толпы нищих… Вся Украина…

— Только это? — Инженер нетерпеливо дернул белесыми бровями.

— А что же еще… Мы, Виктор, здесь досидим до голодного бунта. Кстати, я не понимаю, почему ты сторонишься Гирлана? Ведь, кажется, совершенно понятно, что с нами здесь рассчитаются, а у Гирлана в Нью-Йорке свое дело и прекрасные связи.

Антропов медленно зашагал в свою комнату. Возражениями он боялся вызвать новый семейный скандал. Но жизнь напирала, жизнь, как весенняя вода, ломала плохо огороженную усадьбу семейного мирка и быта. Он колебался внутренне, путался в словах и поступках. Нужно было сделать выбор. Закрадывалась надежда повлиять, перевоспитать жену.

— Надюша, — начал он тихо. — Ведь капитал и свет, о которых ты мечтаешь, — ерунда. Я не спорю, может быть, у Гирлана есть кое-что. Но у нас с тобой что? Твои украшения? А, с другой стороны, я не вижу необходимости расценивать здешнюю обстановку по-твоему. Подумай, служить мне придется одинаково. Но здесь есть разница в отношениях к человеку, и к специалисту особенно. Чем тебе и мне плохо? Здесь меня поощряют пока, а там неизвестно, что будет. Я склонен верить, что там промышленность и сама по себе система владельцев ее вырождается, а здесь есть много нового, значительного.